Читать онлайн книгу "5 | Времена лет. (2014—2015)"

5 | Времена лет. (2014—2015)
Александр Левинтов


В пятом томе собрания сочинений философа и мыслителя Александра Левинтова представлены стихи, написанные с 2014 по 2015 гг.Два поэтических года превращены в один затянувшийся год. Метеозависимость выражается не только в скачках артериального давления, но и в настроениях. Поэтическая литургия – явление столь же частое, как и церковная литургия, а поэтические ритмы родились раньше молитвенных. Книга содержит нецензурную брань.





5 | Времена лет

(2014—2015)



Александр Левинтов



Редактор Ирина Михайлова

Дизайнер обложки Роман Максишко

Издатель Максим Осовский



© Александр Левинтов, 2022

© Роман Максишко, дизайн обложки, 2022



ISBN 978-5-0053-1993-7 (т. 5)

ISBN 978-5-0053-1985-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero





Александр Левинтов




Несколько слов до


Этот сборник был написан в течение двух лет: с 1 января 2014 по 31 декабря 2015. Получился своеобразный поэтический дневник, отражающий и внешние события этих тревожных лет, и случаи из личной жизни, и воспоминания, и переживания, и мысли – жизнь именно так и течёт, множеством перепутанных нитей. Всё не очень ровно и складно, а, если честно, то всё очень неровно и нескладно, будто при мерцательной аритмии, которую я где-то подцепил.




ВЕСНА





В духе фадо


ты уплыл на нитях моих ожиданий,
горизонт грозовыми зашторен,
открывая пути бесконечных скитаний:
ты вернись, даже в грохоте шторма

ты плыви, ты плыви, ты плыви,
я тебя подожду, подожду,
ты живи, ты живи, ты живи,
вопреки бунту волн и дождю

будут звезды сиять в темноте,
в них ты вспомнишь мой взгляд и улыбку
ночь падёт пред тобою в моей наготе
между зыбью и детскою зыбкой

ты плыви, ты плыви, ты плыви,
я тебя подожду, подожду,
ты люби, ты люби, ты люби,
вопреки бунту волн и дождю

пусть кричат одинокие чайки
в ожидании новой земли
мир прекрасен, поскольку бескрайний,
и как сердце горяч и велик

ты плыви, ты плыви, ты плыви,
я тебя подожду, подожду,
ты люби, даже если не жив, ты люби,
вопреки бунту волн и дождю




В наготе


Вот опять пред Богом в наготе я
предстаю, в дневных делах забыт,
встречь небесной красоте несмело,
светом лунным разум мой залит

наверху так тихо и спокойно,
дела нет до наших свар и драм,
полномирно в вышних, да и в дольних,
и укрыт грехов настырных срам

и когда откроют мне объятья
тех небес покой и красота,
покаянно обниму всех братьев:
пусть спасёт их души нагота




вновь в больнице


вновь в больнице,
я один в палате,
пью свободно, тихо и беспечно,
где-то далеко родные лица,
мысли о работе и зарплате —
мне ж не обещали: «это – вечно»

мне сейчас немного одиноко,
ровно в меру моего здоровья,
нарубил салату – витамины,
запиваю, как врачи велели, соком:
главное – диета и приволье,
и признание того, что всё – отныне

жизнь по-новой —
только так и нужно,
ни к чему обиды и признанья
жизнь слаба – расписываюсь кровью:
пусть текут ручьи и замерзают лужи
вопреки причудам пониманья…

хорошо, когда ты жив немного,
ангелы встревоженно летают,
не торопят – я их понимаю,
до меня полно безумных и безногих,
да и мне подобных – выше краю,
не спешу и осторожно таю…

мне модель существованья незнакома,
на хрена и вам, коль разобраться?
я живу допреж осмысленности жизни,
пусть бессмертье – хоббитам и гномам,
мне они, конечно, тоже братья
на моей славо-язычной тризне…




Империя лжи


страшнее мора, зла и недорода
оболганное вдрызг сознание народа
и искаженных смыслов чехарда,
беспамятства и страхов ерунда…
и мы живём, бросая поколенья
в горнило раскаленное забвенья,
всё повторяется… обман, кругом обман
и надо всем – густейшей лжи туман…
постыдно лгать – ещё постыдней верить
в сколоченные наспех бредни,
и белой ниткой шитая страна,
и перед ней – неправая стена




Патриотам России


а мы пиздим
и всё про Крым,
словесный дым
и хрен бы с ним,
но мы пиздим:
чужим, своим,
что победим,
не отдадим,
нам Гитлер – давний побратим,
в калашный – рылом, но своим,
и Сталин вновь неопалим,
он нас ведет, а мы за ним,
и разум, скользкий как налим,
нам вместо совести калым
всучает… братья, всё пиздим?




El Ni?о[1 - El Ni?o – мальчик, дитя (исп.), распространенный образ души]


я теперь сам себе часто снюсь молодым,
шаловливым, беспечным ребёнком,
изумительно ясное небо над ним
и счастливого детства воронка

я в себя возвращаюсь, к заветам души,
я таким себя помню в начале,
и теперь, смерть-старуха, души-не души:
я не буду у Бога в опале

это совесть-дитя сквозь меня говорит,
увлекая себя в бесконечность,
и спокойно вокруг, и лампада горит,
и мерцает грядущая вечность…




Возвращение


я возвращаюсь, вновь возвращаюсь
в тихую смуту этого света,
смерть обещала вернуться до мая
и уж во всяком – до этого лета,
как было тихо, легко, одиноко
в мире ненашем, в мире блаженном,
нет там желающих око за око,
там мы с собою, но только нетленны,
всё успокоится, всё станет вечным:
смерть – это встреча с собою, бессмертным,
мерно не дышится, мерно не бьётся
мерно не спится и не поётся…




Конец Орды


истомленные кони упали на берег,
там, где скалы уходят в океан навсегда,
где поет под ветрами заколюченный вереск,
где коням недоступна трава и вода
я лежу на камнях повелением рока,
вижу неба простор, как и в нашей степи,
темным хаосом дыбится пена мыс Рока
и стекают солёные воды с лепнин
я устал – да и все мы изрядно устали
от боев и походов по землям чужим
проржавела, изъедена кровью усталость у стали
и коростой покрылась кольчуга души
вот и спета вся песня стрелы закалённой,
сколько зим от меня до родимой Угры?
я пришёл умирать – как в рождении – вновь оголённый
и курганами будут нам чужие бугры
так зачем мы живём, отнимая у жизни других?
– чтоб смотреть в океан, в эту бездну великой свободы,
чтоб пропеть в хрипоте свой последний, единственный стих,
чтоб заткнуть им напрасно пропавшие втуне народы




Мадера


штормит Атлантика чуть севернее Рака,
она сердита на саму себя,
бичами гнева волны теребя,
она рожает смерть и ужас мрака,
а в трюмах винной кислотой объяты,
валятся бочки от бортов к бортам же,
и руганью матросов пьяных кляты,
крепят их как ванты на абордаже
…а я сижу на солнышке, пригрелся,
в стакане ёмком – горечь и отрада:
мне хорошо и ничего не надо,
и стих мадере сам собою спелся




Откровение


скажи, приятель захмелевший,
слова до слуха долетают?
меня ты, правда, уважаешь?
ты веришь, что я жив ещё?
меня ты, вправду, вспоминаешь?

как быстро улетают годы
промчались бесом, безвозвратно!
знакомого всю жизнь народу
встречаю уж совсем нечасто,
кругом – совсем-совсем чужие,
и непонятны мне их речи,
друзья – давно молчат в могилах,
и кто меня хоть как-то встретит?

Что тут вокруг – не понимаю,
и платят этой же монетой
меня тут молча провожают
на тот, не наш, с родного света,
и терпеливо ждут, наверно,
любых подарков и гостинцев
от сироты простой таверны —
увы, давно (всегда) не принц я

скажи, приятель откровенный,
коль вдребезги еще не пьяный,
что здесь с тобой мы позабыли?
что занесло судьбой сюда нас?
и были ль мы или не были?…




Прощание


я живу, но в каждое мгновенье:
«вот и всё?» и «может, пронесёт?»
надо мною ангельское пенье,
серы подо мной невпроворот

я спешу весною надышаться
и в бокале светлый кайф поймать,
я готов – шутить и разрыдаться,
и ложиться – в гроб или кровать

что ж, прощайте, краски и идеи,
книги и стихи – прощай и свет,
забытьё глаза и душу слепит,
и меня, считайте, больше нет




Yesterday (не с Beatles)


ещё вчера
казалось: жизнь идет с утра,
смертям назло и на ура,
ещё вчера, ещё вчера…

как быстро годы пронеслись,
ты только встал – и вновь ложись,
душа опять стремится ввысь,
она – ты ж к тлению стремись…

и солнце вновь, и почки вновь,
но не волнует маем кровь,
не шелохнется глаз и бровь,
старьём, как молью, тратя новь

и всё прошедшее – забудь,
и только помни скорбный путь,
весь до конца, а не чуть-чуть,
ведь только в нём – всей жизни суть…

ещё вчера
казалось: жизнь идет с утра,
смертям назло и на ура,
ещё вчера, ещё вчера…




Журавлям


журавли, не летите в Россию,
в тяжелый край насилия и лжи,
летите и сворачивайте мимо,
вы никому в России не нужны
и клёкот ваш уж не пробудет совесть
стыдом не заволнуется душа,
в печаль уходит горестная повесть
про нерождённого в России малыша,
последний день – уже не за горами,
последний луч надежды погасив,
живите где-нибудь подальше, но не с нами,
«КОНЕЦ» выводит меркнущий курсив




Из школьного


молчком молчит Петруша из буфета
от «Горя от ума» – в ответ молчу и я,
от Лизаньки опять всё шашни да приветы,
у Чацкого желчь слов стекает с острия

мне жаль Володю – из какой-то Ольги
скандал, дуэль и ранняя кончина,
от книг классических уже прогнулись полки,
и скука, как перед «Авророй» в Зимнем

«Что делать?», если о «Былом и думах»
ни говорить, ни спорить нет охоты?
лежит Обломов, стоптанные чуни
Тургенев выбросил с Герасимом в болото

и Ниловна, вот матерь-перемать,
про «Сокола» заводит разговоры,
нам Репку дёргать иль пора сажать
за политические вздоры?

белеют паруса, а были ведь и алы,
Наташа с Петей борются за мир,
и Филиппок, забавный сельский малый,
мне «Идиота» зачитал до дыр




кладбище


по одному да по двое,
а то семьёю дружною
лежим себе тихохонько
спокойно, без затей,
над нами – живность всякая,
под нами воды копятся,
меж нас – гнилые досточки,
на нас – одно тряпьё,
ни мысли, ни теней у нас,
у нас – покой от прошлого,
от всех страстей и подвигов,
от подлости и лжи,
к нам корни сверху тянутся,
нам ничего не глянется,
у Бога ли, у Разума,
был замысел заманчивый,
да воплощенье – дрянь…




Молитва


света цвет золотой
в образ тёмный рукой
наложил богомаз по канону,
и спокойна душа,
когда я не спеша,
помолясь, вопрошаю икону,
те в глаза мне глядят,
свечи жарко горят,
и зовут неустанно к поклону,
до конца век прожит,
и душа не болит,
и к вечернему тянется звону




МПС-РЖД


вялые гормоны
грязные вагоны
по привычке стоны
в пьяных рожах склоны
пыльные матрасы
очереди в кассы
из Москвы колбасы
на перроне массы
август или май —
только наливай
за родимый край
пей а не мечтай
перестук колёс
вещи кто унёс?
возрастает спрос
на китайский ввоз
с дальностью дорог
позабыт порог
только тихий слог
беспощадно строг…




Ночью. Сон


я побреду по бреду сновидений,
по тяжким вздохам в глубине ночей,
без времён, пути и направленья,
в следствиях вечернего «налей!»

и ангел черный тихими крылами
меня укроет от забот и суеты,
под нами – мир, и только Бог – над нами,
с которым молча говоришь на ты

всё – впереди: прошедшего не надо,
я помню только будущего прядь,
последний стих пусть будет мне наградой
за то, что время протекает вспять




Первомай


черемух белых опьяненье,
дурман дворами истекает,
и тишина – лишь птичье пенье
в коротком, кротком, синем мае
и липкой зелени забава,
тополя в веере листвы,
и только чёрная дубрава
здесь не теряет головы,
на солнце – пьяниц прозябанье,
на небе – в белом лоскуты,
ты на мечты меняешь знанья
пред тихим гимном чистоты




Старость


рвутся связи, пропадают люди —
кто на год, а кто и навсегда,
круг друзей пунктирен, вял и скуден,
время – словно вешняя вода

и стучит назойливо сознание:
ты уже не нужен никому,
рвётся в дверь мою предсмертное изгнанье,
на миру, в толпе и на дому

и живу, в себе себя лелея,
в ожидании, когда же я умру,
и никто, наверно, не жалеет
превращения меня в дыру

все ушли, уходят – безвозвратно,
я один, к строке кладу строку,
без обиды, горечи, азарта,
как и не был на своём веку




Утренний город после вчерашнего


невнятный с утра, одинокий и снулый,
тащился трамвай, переполненный людом,
слегка матерясь и готовый по скулам,
теснился в проходе – к паскуде паскуда

и солнце играло, и птички болтали,
и дети уже перешли на сандали,
над городом плыли белёсые дали,
но люди в толпе ничего не видали

в газетах все новости стары и хмуры,
на первых страницах – дешёвые дуры,
сейчас б не айпоны в руках, а шампуры,
и виснут убитые к ужину куры

трамвай протащился четыре квартала,
устал, ведь силёнок осталось так мало,
а надо пилить, ну, хотя б до вокзала
и сбросить в метро это бритое сало

я еду трамваем, уставясь в окошко:
наш путь пресекает чернущая кошка,
вся жизнь невпопад и слегка понарошку,
мне скушно и муторно, скверно и тошно




Форос, 2009


помнишь, приятель? – когда-то давно
пили с тобою в Форосе вино,
были отчаянно счастливы, впрямь,
я был чуть пьян, да и ты, вроде, пьян
ночь голубая, гальки тепло,
и «бастардо» словно в душу текло,
в споре о смыслах каждый упрям,
месяц над морем – и тот, кстати, пьян
я вспоминаю частенько те дни,
ночь напролёт мы сидели одни:
нам не нужны были выплески драм —
каждый был мыслями полон и пьян




Канун третьей мировой


вот и всё, вот и всё, вот и всё,
мы её – не они – развязали,
и теперь нас, конечно, снесёт
в нежилые и тёмные дали

и земля – никому не нужна,
километры, гектары и пяди,
и не к нам, а от нас зазвенела война,
не с чужой, только с собственной стати

прикрываясь гуманным щитом,
в подземелья опустятся власти,
мы же по миру – наг-нагишом
на себя опрокинем все страсти

и опять, и опять, и опять
все страдания, горести, муки
на себя поднимать и таскать,
и тянуть к состраданию руки




Прощеное Воскресенье


и снова Прощёное,
вновь Воскресенье,
над спящими клёнами
птиц первопенье

и снова надежды:
а, может, и сбудется?
в весенних одеждах
– по тоненьким лужицам

и искрами солнце
по свежим сугробам,
и мартовский стронций,
и помыслы – снова

и снова – капели,
и вести благие,
Седьмая Неделя,
дожди золотые

прощёные всеми,
за что – не упомнить,
прощёное племя,
с рассветами клонит




Прощай, Гёльдерлин!


сквозь нас проходит время,
оно бредёт тенями
ушедших и возможных,
родившихся и нет —
мы сами – тени, тени
событий и знамений,
дурных вестей и счастий,
застоя, перемен…
и мы неразличимы
в потоке хронологий,
без имени и славы,
провалов и побед:
о нас никто не спросит,
и нас никто не спросит
мы – шорохи, виденья,
мы сами пред собою —
глухой, навзрыд, ответ…




Предсказание


любой, стреляющий в спину,
рискует пасть смерти в лицо,
и век твой, недолгий ли, длинный
увенчан бесславным концом

трусливый тиран-самозванец
живи, как улитка зимой,
и смерти медлительный танец
всё кружит шальной головой

с твоей стороны – только сволочь,
и честные – против тебя
на чью ты надеешься помощь,
коль любишь беспечно себя?




На смерть Сталина


память о злодеях
держится цепко и долго,
обрастая в потомках
чертами героев:
людям свойственно видеть
масштаб, а не смыслы;
мы идём, спотыкаясь
о наши ошибки,
наши жертвы и наше
отсутствие памяти,
а он усмехается
в дебри усов:
давайте, ребята,
повторяйте за мною,
так вам и надо,
раз можете снова
чужие слова
повторять как свои




На смерть Бориса Немцова


в России принято умирать стоя,
неважно – в спину или в затылок,
быть расстрелянным почти добровольно,
только за то, что имеешь голос
в России врать – значит, быть камильфо,
значит быть целиком государственным мужем,
с мозгами и потрохом, набитым дерьмом,
Россия – один нескончаемый ужас…
ещё рука не успела повиснуть
от меткого выстрела строго в упор.
«это – не я!» – закричал убийца,
гарант преступлений, подонок и вор




В потоке


песни, радости, чувства летят
жизнь, несмотря на невзгоды, настала
у меня впереди – пятьдесят,
сорок девять… ну, тоже не мало

жизнь промчалась стремительной песней,
между дел, суеты, между строк,
у меня впереди ещё десять,
девять – всё же немаленький срок

всё паденья, подъёмы опять,
мы кричим, а порою и немы,
у меня ещё в будущем пять,
ах, четыре? – какие проблемы?!

время быстро с годами идёт,
жизнь – такая мгновенная малость:
у меня впереди ещё год —
нет, уже ничего не осталось




Я возвращаюсь (романс)


я возвращаюсь – ночь прошла,
неутоленные печали,
мы разошлись – как не встречались,
опустошённые дотла

я помню, как ты рвал на мне
мои покровы и одежды,
мои плакучие надежды,
тогда: вдвоем, наедине

со мной ты дальней изменял,
её хотел любить, быть может,
терзал и думал, что поможет,
любил, но точно – не меня

ты причинил мне много зла,
я эти слёзы не забуду,
твои слова, твою остуду —
как хорошо, что ночь прошла

я возвращаюсь – ночь прошла,
мы не увидимся, быть может,
судьба забыть тебя поможет,
заря спокойна и светла




Размышление


Порой мне кажется, что сегодня я сделал нечто значительное, хотя я ничего не сделал, а только дожил до конца дня: умножьте это на годы жизни


я, как мог, прославил Бога,
как Он это мне позволил,
пусть коряво и немного,
всё, что выпало на долю

я спокоен? – это вряд ли:
сколько времени впустую,
время сушит, годы вялят —
не стоять мне одесную

я живу, пишу, читаю —
для чего? кому всё это?
я и сам того не знаю:
видно, так живут поэты:

безнадёжно, беззаботно,
потому что рифмы сами
пляшут в ритме и свободе,
словно дети под ногами

и когда, и если спросят:
зарывал ли в огороде
тот талант, что сердце носит?
– нет, не тратил силы, вроде




Признание


я люблю тебя до океана,
до безумья гулкого прибоя,
я люблю без меры и запоем —
это удивительно и странно

светлый мир – в охапку, как цветы,
растворён дыханием одним на всех,
в небе чистом – радости и смех,
этот мир, и это небо – ты

с гор ручьи – твой голос торопливый,
шёпот трав и шелест тополей,
я прильнул – пьянящего налей
мне вина вишнёвого отлива

и пускай – судачат и стращают,
нам до них – ни дел и ни забот:
от любви как снег лавинный таю
у твоих распахнутых ворот




Ожидание


я доживу – из-за домов
нависнет туча грозовая
и рокотом прибьёт всех птах,
порывы ветра зашумят в деревьях
протуберанцы пыли городской
я на балконе вытяну наружу
свои уставшие от жизни ноги,
и небо с треском разорвёт на части,
и грянет гром – машины завизжат,
стакан холодного и белого вина
я выпью, глядя на тугие струи,
вздохну свободно чистого озона,
возьму блокнот и запишу две первых,
две лучшие строки стихотворенья,
и буду долго мучиться другими —
не мучиться!, а под вино рожать их,
неспешно, мерно, тонкими глотками,
дождь то утихнет, то прольётся ливнем,
а я живу, дышу, пишу – я есть,
и я, надеюсь, буду, когда придет
весенний первый гром…




Месяц-тинейджер


полово-зрелость надувшихся почек
синие сумерки бешеных ночек,
ветры шальные и свежая пыль,
нас полюбили, влюбленные мы ль?
всё так спонтанно и всё невпопад:
солнышко утром, а днём – снегопад,
мысли и чувства – до звона ручьями,
это безумье вокруг или с нами?
первые слёзы и первые росы,
стрижки короче, чуднее вопросы,
шастает в городе буйный народ —
скоро черёмух дурман поплывёт
что завтра будет – тепло иль метель?
а из-под снега – робкий апрель




Дерево


вам бы всё весёлые денёчки,
я же жажду ветра и дождей,
чтобы смыть с листвы, ствола, корней
лишних паразитов и одёжки,
чтоб освободить от суеты
размышлений долгие потоки,
чтобы вверх тянулись жизни соки,
чтобы с небом быть всегда на ты…
частый шёпот тёплых струй по листьям,
лепет молодой воды из тучи,
ветер освежает, а не мучит,
дышится легко, свободно, быстро…
и на страсти радостной стихии
я отвечу шумом буйной кроны,
и ветвей размашистые стоны
в благодати долгожданных ливней




Грустное


я проснусь, может быть, я проснусь
через тысячу лет, ну, и пусть,
я вернусь через скорби и грусть
как бы ни был назад дальним путь

а вокруг – тяжеленная мгла
на ушедшее время легла,
что с вершин недовзятых стекла
по лавинам шального стекла

впереди – быстрой Леты изгиб,
я машу, я ещё не погиб,
и прошедшего мелкий курсив
до конца этих строк не пробив…




Вверх по реке Стикс


вверх по реке Стикс
уходят рожденные не умирать,
те, чьи дела и мысли
переживут и нас,
вверх по реке Стикс
движутся одиночки,
их пытаются сдвинуть воды,
но ещё больше – толпы,
кричащие «так нельзя!
базис эрозии есть закон!»,
но те, кто всему вопреки,
здравому смыслу и
глупым законам природы,
плывут вверх по реке Стикс,
знают: плыть надо только так,
если хочешь быть человеком

вверх по течению рек,
что называются Стикс




Наставление


ты была хорошей женой,
будь и вдовой хорошей,
и подолгу не плачь надо мной,
знаю – память тяжелая ноша

и на тихих поминках друзьям
раздари мои тексты и книги,
что успею, то сам я раздам,
чтоб облегчить наследий вериги

иногда про меня вспоминай,
но не часто, а в редкие даты,
в годовщину мне крест поправляй,
да травой засевай мне заплаты

не грусти, не грусти – всё пройдёт,
ты нужна своим внукам и детям,
не спеши за ушедшим в полёт,
занимайся не будущим миром, а этим




Пастух (басня)


пастух по утру выгнал стадо в поле,
работа не из лёгких, это правда;
они ушли на пастбище подальше,
пастух устал, сморился и заснул,
а стадо разбрелось – что со скотины взять?
на то, ведь, и пастух, чтоб сохранялось стадо;
вернулся на село пастух с одним кнутом:
да, стадо не вернулось,
но полработы выполнено мною,
я требую оплаты половину;
– ты, верно, сбрендил: ты того не стоишь,
что растеряли мы твоей недоработкой…
мораль: полдела хуже, чем безделье,
полшага – не ходьба, а лишь паденье




Ранний май


вот и дожили, вот и дожили
до белёсых беспутных ночей,
смерть на время скрывается в прошлое,
жизнь приятельски просит: «налей!»
все последние десятилетия
не настали – пока? навсегда?
май – безропотная отметина
на аллее с названьем «года»
и черёмух фата ароматная —
меж берёз, меж домов, сквозь меня,
в небе сини стоят неоглядные —
неохота на тьму их менять
вот и пожили, вот и пожили —
и за что эта мне благодать?
в мыслях, в рифмах, в таинственных странствиях ли
я успел сердце маям отдать




Тень


во мне есть Я,
как то, что в семени
пусть неживой, – толкает жизнь
и потому его зовут Земля

вот так – из тлена в тлен,
из пепла в пепел, никем неслышен
немотен и незаметен,
а жизнь – всего лишь сладкий плен

я – тень теней, и тень ушедшей тени,
полупрозрачный серый полумрак,
уже не существо, не вещь, и не предмет,
не стоящий ни драхмы и ни пенни

и в тихой влажности по имени Земля
прилягу мёртвым, ни на что не годным,
свершившим путь… и я увижу сны
немеркнущего Я




ЛЕТО





Вечность рабства


«славяне»… – слово не пошло от «славы»:
«рабы не мы, мы не рабы» – молитва,
которую шептали склавы,
неся ярмо и погибая в битвах

народ тиранили и спаивали водкой,
что ж, получилось управляемое стадо,
и по нему – прицельною наводкой:
кто от кнута бежал, того не стало

«да, скифы мы, да, азиаты мы»
покорное бессудьбенное племя,
молчим угрюмо, ведь рабы немы
как породившее невольничество время

и всё опять, опять, опять…
и нет нам ни покоя, ни отрады,
история течёт неумолимо вспять,
«славяне» – слово не пошло от «славы»…




Re quiem


мы помним себя живыми
с глазами, горящими страстью,
мы помним, сквозь гнев и напасти,
и присно, и в прошлом, и ныне
и пусть мы бывали неправы,
и пусть обрастали грехами,
но подлость творилась не нами,
ушедшими в новые травы
мы шли – из огня и в полымя,
ища на земле справедливость
и правду беря словно милость,
мы помним себя живыми




Белгород-Днестровский


дурманный мёд – златая липа,
прозрачно небо, гул от пчёл,
на мостовой кричит до хрипа
упрямый маленький осёл,
подслеповатые окошки,
шелковиц и акаций кроны,
худые от безрыбья кошки,
крутые у лимана склоны…
здесь шабское – кислей оцета,
здесь девушки – темней мулаток,
дома чуть кремового цвета,
и виноград от зноя жарок,
здесь тихо, как в двадцатом веке,
и жизнь – скучнее перестройки,
щекочет солнце спящих веки,
и козы ждут вечерней дойки…
ничто не дрогнет под луною,
времён уставших бивуак,
и счастье вьётся надо мною,
и мир, как кажется, – простак…




Белёсые ночи


лепра тополиного пуха,
бесконечные, с муками, зори,
что-то странное происходит со слухом:
даже в смехе чудится горе.
в небе чисто, точнее, пусто,
как в дырявом кармане студента,
ночь в сиренях с гарниром из грусти,
зреет мысль потаённым моментом.
звёзд не будет, да и прочего тоже,
лес растёт каждым деревом сонным,
я спокоен молитвою: «Боже,
не оставь меня в мире прискорбном».




Во снах


мне всё спится и спится —
в сладких заводях дрёмы:
то колосья пшеницы,
то курчавые клёны,
вспоминается детство,
тихо плавают годы,
и прощаются нежно
непогоды-невзгоды
улыбается мама —
терпеливо и кротко,
вьются птицы над храмом,
и волною качаема лодка
мне легко и отрадно
в мягких сумерках утра
и течет водопадом
то молитва, то сутра




Табу


не обнажайте жизнью смерть,
поток удушливый и пенный,
несущий темноту и свет,
покой глубокий и бесценный,

не преклоняйте головы
земным утехам и печалям,
они, как звёзды, не новы,
и зря зовут к неясным далям

не удивляйтесь, что удел
ваш оказался пуст и тесен,
и всяк, кто большее посмел,
уходит без венков и песен

не унижайтесь пред судьбой
и с вызовом смотря на плаху,
жизнь что ковчег, и вы в нем Ной —
так ждите с Арарата птаху




Памяти


возвратись хотя б на час,
время брошенного детства,
унеси навечно нас
без обмана и кокетства

возврати прошедших дней
ароматы и заботы,
приходи и не жалей
голоса, стихи и ноты

я уйду – ты подожди:
мои сборы недалёки,
пара радуг и дожди,
и её любви намёки

что ж, простимся и прощай!
перепутав наши судьбы,
декабрём закончил май
мою жизнь и мою убыль…




первая гроза


над нами небо —
в грязнейших тучах,
и ветер носит
листву да сучья,
и грохот сверху
как гнев Господний,
несчастный голубь
заполз в застреху,
и мы внимаем
угрозам свыше:
пусть поливает
дождём по крышам,
берёзу клонит
порыв мятежный,
стакан недопит
под ропот нежный,
я доливаю,
краёв не зная,
тут не до граю
и не до лая,
давно такого
мы не видали,
грозой накрыло
дома и дали,
дышать всё легче
и пить – всё слаще,
бедняга пеший,
наверно, плачет…
громоотводы
у нас в стаканах,
как будто роды
в тюрьме на нарах,
бунтуй, коль можешь
громи устои,
на смертном ложе
не успокоишь!
вот жизни праздник,
души отрада!
и гром – проказник,
и всё, как надо
…утихнет лето,
утихнут лета
простым секретом —
и без ответа…




Пьеро


детские слезы и детские страсти
мелом до бледности скрыто чело,
строчки и чувства – ненастоящие,
что же мне грустно и так тяжело?

глупые мальчики, ранние девочки,
всё розовато, смешно и тепло,
бантики, платьица, трусики, ленточки —
что же мне грустно и так тяжело?

я не взрослею, я только страдаю,
нет, мне в талантах не повезло,
что там с годами? – наверно, не знаю —
что же мне грустно и так тяжело?

ловко меня Коломбина опутала,
и Арлекин меня треплет назло,
публика деньги бросает как пугалу —
вот что мне грустно и так тяжело




Скука


всё то же небо надо мною,
всё те же ангелы поют,
и протекают под конвоем
Москва, Лос-Анджелес, Сургут
мир одинок, единобразен,
неинтересен сам себе,
из баек, анекдотов, басен,
тупой, откормленный плебей
и всё заведомо известно,
на тормозах и в тупиках,
и ставки бить неинтересно:
как гвозди ржавые в стихах,
пусть Бытие бредёт убого
из ниоткуда в никуда
у Бога – лишь одна дорога,
и та – докучная беда




Царскосельский кампус. Двустишия


в туалете
ради чистоты и порядка
в писсуар не писать, в унитаз не какать

в столовой
ты не в Твери:
пожрал – убери

в общежитии
мать твою перемать,
здесь не трахаться, а спать!

в аудитории
если хочешь успешно экзамен сдать,
не забывай в зачётку пятёрку класть

во дворе
каждый курящий, стар или молод,
хочешь курить? – поезжай-ка за город

в деканате
увеличим в разы
аудиторные стуло-часы!

в спортзале
быстрее, выше и дальше беги,
неважно, с левой или правой ноги

в рекреации
отдыхая, не болтай даже дома —
не будь находкой для их шпиона

в актовом зале
не думай, что здесь половые акты,
но и здесь нередки сексуальные факты

на парковке
профессор, если не хочешь бед,
прячь в кустах свой велосипед

на проходной
оставь надежду, всяк сюда входящий,
ты лишь студент, а не трудящий

в гардеробе
оставь одежду, всяк сюда входящий,
а лишнее бросай в помойный ящик

перед кассой
денег нет и не будет
ни по праздникам и ни в будни

в библиотеке
экономь бумагу, формуляр и свет,
на хрена каталог? – лезем в Интернет

в вестибюле
ты здесь науки или знаний ради?
помни: свобода у тебя сзади

на входе
у вахтёрши тёти Нади
в любой момент любые бляди

у скульптур Пушкину
Пушкин, Пушкин, не двоись,
я и без тебя закис

вырезано на учебной парте
я вас любил, любовь ещё быть может,
но аспирин от СПИДа не поможет

слоган ЛГУ
если в жизни счастья нет,
поступай в университет

выложено плиткой в душе гостиницы
мойся нашею водою,
а шампунь вези с собою

написано пером, вырублено топором
здесь будет город заложён,
и мы уж триста лет всё ждём

запись в зачётке
ты дурак и я дурак,
нам не встретиться никак

бегущая строка на крыше дома
в этом доме, хоть убей,
не бывает новостей

sms-сообщение
друзья, прекрасен наш союз,
и это – главный нам эксьюз

напечатано на туалетной бумаге
всё тлен, и суета, и на хрена,
за исключеньем твоего говна

найдено на подоконнике
из этой жизни не уйти,
хотя открыты все пути

на мемориальной доске у входа в хостел
Бухенвальд и Соловки
для тебя здесь – лишь цветки

в столовском меню
ты, конечно, не буржуй —
что подали, то и жуй

табличка на ресепшн
зато мы извели клопов
и всем желаем крепких снов

в книге жалоб и предложений
чем лекции с утра читать,
давали лучше бы поспать

на трансформаторном распределителе
не влезай, а то убьёт
подпись: местный идиот

случайно найденное на полу
смотри под ноги, дуралей,
при дефицитности рублей

приклеено к кофе-машине
брось тридцатку по рублю,
а я цикорий нарублю

на зеркале
не смотри в меня так строго:
видишь то, что впрямь убого

выложено цветами на газоне
рано-рано поутру
«слава миру и труду»

написано вилами по воде
всё разумно, добро, вечно,
даже если скоротечно

стикер на бампере
красуйся, град Петров,
гони без тормозов




Rialto


вздохни: горбатый мост,
клоака для доносов,
ненужных сувениров
пустая мишура,
на Рыбном рынке
гомон распродажи,
а в Poste Vecie
прохладно и пьяно…
я не был здесь
всего четыре года:
всё тот же мир,
всё та же гниль воды,
всё недоступное
всё также недоступно,
и ставни заперты,
и входы – на замке…
угрюмые коты
глядят на нас с презреньем:
ну, что им до меня? —
их покровитель Марко
не забывает каждого кота…
от голых стен
– жара и испаренья,
пустые небеса
от зноя чуть дрожат,
и ты, моя подруга вдохновенья,
пьёшь соаве,
холодное, как стих




Альпийский регион


крикливый итальянец,
разборчивый француз,
дотошнейший швейцарец,
из Мюнхена бутуз:
здесь всё давно смешалось
в уютнейшем коктейле,
а мы, чужая малость:
завидуй, дуйся, пей ли
ненужные и злые,
мы носимся по Альпам,
и горы золотые
не проглотить нам залпом




Горы


и снова горы,
маняще стройны,
прощайте своры
собак помойных,
лжецы, заткнитесь,
уйдите, сплетни,
в ТВ, уймитесь,
заткнитесь, бредни
…в горах – прохлада,
снега невинны,
и всё, что надо
для игрищ винных,
от водопадов —
шумы и брызги,
на трассах – слалом,
восторг и визги,
и вниз по склону,
и вверх до солнца —
качают кроны
стихии-горцы,
дышать свободой —
не надышаться,
легко и гордо,
и жизнь – не вкрадце,
шумят ручьями
седые скалы,
в камине пламя,
в гостях у галла
и вина пьются,
почти рекою,
и мысли вьются,
и мир в покое…
ночами звёзды





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/aleksandr-levintov-22331168/5-vremena-let-2014-2015/) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



notes


Примечания





1


El Ni?o – мальчик, дитя (исп.), распространенный образ души



Если текст книги отсутствует, перейдите по ссылке

Возможные причины отсутствия книги:
1. Книга снята с продаж по просьбе правообладателя
2. Книга ещё не поступила в продажу и пока недоступна для чтения